Дмитрий Иоффе (Митяй)

Про игру «Фауст» я услышал за месяц до её начала, но заявился только за день. И дело не в том, что я такой раз…дяй (хотя в этом, конечно, тоже), а в том, что я до последнего момента не знал - поеду туда или нет. Должен был ехать вместо «Фауста» на «Варкрафт 4», но человек с которым я должен был ехать, не смог, и я срадостью отмазался от этого «чудесного» Варика, укатив на «Фауста».

Один из двух главных мастеров, Безымяная, сказала мне по телефону: приезжай, только взнос не забудь, а там мы тебе чего-нибудь да придумаем. Сказано - сделано. Собрался и поехал. Приезжаю, спрашиваю Безымянную. На меня с круглыми от удивления глазами смотрит второй главмастер - Эллин, спрашивая, кто я вообще такой. Объясняю, что мне нужна Безымяная, я к ней. Эллин мне сказала: ищите, и махнула рукой в неопределённом направлении. Немного пошатавшись, я нашёл Безымяную с пригоршней грибов в руках, к которой приставали с распросами о еде двое монахов. Она уже к тому времени была выведена из себя, как не знаю что. Пойдём, говорит, сейчас тебе Эллин чего-нибудь придумает.

Ну, короче говоря, сначала мне предложили роль какого-там капитана стражи - человек у них этот не заехал. Я на это говорю: у меня прикид с собой только итальянского дворянина, делайте что хотите, а для капитана стражи он никак не потянет. Хорошо, а как тебе роль студента медфака? - говорит мне Эллин. Кто такой, спрашиваю. Мне объяснили в общих чертах, я согласился и пошёл ставиться.

Часа через пол прибегает Эллин и говорит: Так и так, Митяй, у нас тут человек на одну из центральных ролей не заехал, а играть её кому-то надо, так что выручай. Что мне остаётся? Надо было выручать! Пошли грузиться. Оказалось роль монаха францисканца-капуцина. Понятное дело, что прикид итальянского дворянина никак не пошёл. Рясы нет, чего делать - не знаем. Пришли на мастерятник, а там сидит Змея, чего то уже шьющая, и говорит: дайте мне ткань - будет у вас через полчаса ряса. У Эллин ткань оказалась только синяя. Ну значит будет францисканец в синей рясе, какие проблемы-то? Правда, ткани хватило только на перекидку без рукавов. Выглядел я как римский патриций. Мне сказали, лучше одень хоть что-нибудь под перекидку, пусть рукава будут хоть какими-нибудь, чем никакими вобще. Я выпросил серую рубашку и одел. Представляете, серую рубашку под синюю перекидку?! Смеху было, доложу я вам… Но мне потом повезло, пока я ходил, всем показывал своё одеяние, в надежде, что хоть кто-нибудь скажет, что это нормально, увидел я девушку в синем платье. Я у неё спросил, игровое это платье или нет. Она мне сказала, что нет и пообещала что одолжит на игру. Так я нашёл себе рясу - синее женское платье. Выглядело это вполне себе. Один добрый человек по имени Хэт сделал мне крестик деревянный. А также я надел свой чёрный плащ, который я тоже захватил (чувствовал, что пригодится ведь) и у меня вроде как был готов монашеский прикид. Уж как это выглядело со стороны - не знаю, но говорили, что вроде нормально.

А в это время по полигону ходили слухи, что игра должна начаться минут через 20. И это при всём при том, что половина строений ещё не была построена. Ясно дело, через двадцать минут игра не началась и через тридцать не началась, а началась пол двенадцатого. Сразу после начала должен был состояться Крёстный Ход и Пасхальная проповедь - они не состоялись. В четверг игру только открыли и ничего больше.

День Первый. Пасха

С утра игра тоже не пошла. Во-первых, ещё много чего не было построено, а во-вторых, куча народа ещё заезжало. А у меня, как у святого отца, были моральные проблемы с тем, что же читать на пасхальной проповеди. Моё знакомство с религией (т.к. я человек неверующий) ограничивалось ролью монаха на «Сне разума…», откуда я вынес "Pater Noster" и "Крёстное знамение" на латыни. Кстати, другие священнослужители, бывшие на «Фаусте», "Pater" на латыни не знали. Однако отцу Ульриху и брату Лотовееку это не помешало меня очень долго укорять в том, что я не знаю что такое проповедь. Ото всех понемногу я набрал текст для будущей проповеди (здесь большое спасибо отцу Кириллу, которого играл Лютер) и прочитал её сразу же после Крёстного Хода, как говорят, не очень уверенно и не очень громко. Ну, я всё-таки не профессиональный проповедник…

С этого момента начинается описание игровых событий, которые я не очень-то помню. Посему прошу простить, если чего-то напутал или не рассказал.

Всех священнослужителей, бывших в Виттенберге, насчитывалось шесть штук. Я сам, отец Кирилл - казначей нашего монастыря, отец Ульрих - ректор Богословского Факультета Виттенбергского Университета, брат Лотовеек из Ливонского Ордена (так я до конца и не понял, кем он там всё-таки был, вроде бы каким-то каппеланом какого-то там замка) и двое францисканцов, только что прибывших в город. Что характерно, отец Ульрих и брат Лотовеек оказались-таки инквизиторами по совместительству. Францисканцы же были церковными архитекторами, если я ничего не путаю. Во всяком случае, в город они прибыли с целью построить часовню. У них с собой даже был прекрасно сделанный чертёж этой часовни. Но вот отец Ульрих решил, что неплохо бы исповедальню сворганить, пристроенную к университету. Францисканцы же, будучи людьми скромными и благочестивыми, как и полагает быть монахам, сказали, что разумеется, наперёд сделают исповедальню, и взялись за дело. К великому сожалению они так её и не достроили.

Но я, пожалуй, вернусь к последовательному изложению событий. После Пасхальной службы, мы, т.е. святые отцы, стали дискуссировать на божии темы. В течение этого к нам подходили люди с просьбами иповедаться или просто дать совет. Потом к нам обратился Мошш Терпин, ректор Университета, по такому вот поводу. Он хотел вместо сегодняшней богословской лекции (т.к. была пасха) провести религиозный диспут в университете, с участием курфюста, только что прибывшего, и вобще всех, кто пожелает. Тут начался спор: стоит ли для студентов и для всех остальных неокрепших умов устраивать подобное мероприятие. Отец Ульрих говорил, что это может пошатнуть веру в Бога - видимо, боялся, что диспут придётся вести ему. Ректор же, в свою очередь, очень убедительно доказывал, что данный диспут должен не только не пошатнуть веру, а наоборот - только укрепить, именно за счёт обсуждения некотрых может быть неясных моментов в священном писании. Или даже, как он говорил, не обсуждение, а разъяснение этих моментов. Короче, ректор сумел прекрасно, на мой взгляд, аргументировать свою точку зрения на этот вопрос, и диспут вечером состоялся. Ректор, кстати, по ходу дела, достаточно ловко отмазался от того, что у него пуговицы были в форме черепов. (Как сказал мне сам Фарин, игравший ректора, после игры, камзол был не его и он сам незадолго до вопроса по поводу пуговиц заметил, что они имели форму черепов - это было очень символично для этой игры, и когда его спросили, он стал говорить, что это полезно для методологии, т.к. служит вечным напоминанием для студентов.)

Обсудив эти и многие другие вопросы, я решил поинтересоваться у отца Кирилла по поводу нашей монастырской сокровищницы и её реликвиях. Просто была одна легенда про св. Антония, отобравшего у дьявола бутылки с эликсирами, которыми тот искушал людей. Одна из этих бутылок сохранилась и, как говорила легенда, находилась в нашей сокровищнице. (Сокровищница же наша лежала не закрытая под алтарём в церкви. Я так понимаю, что она должна была быть как бы виртуально закрытой. Но отцу Ульриху с братом Лотовееком это ни в коей мере не помешало бутылку с этим эликсиром выпить, не по игре, разумеется, и налить вместо содержащегося там вина какой-то болотной воды или что-то в этом роде). Отец Кирилл же стал мне чего-то рассказывать про зуб св. Христофора, про который я вобще в первый раз слышал. Я всячески пытался повернуть беседу в сторону эликсира Сатаны, но отец Кирилл замялся и нас прервали. (Как потом выяснилось Лютер забыл про все эти священные реликвии, и не знал что мне сказать, поэтому и стал гнать отсебятину про реликвии. Может поэтому, а может всё-таки потому, что инквизиторы выхлебали вино раньше, ключевой момент игры, связанный с эликсиром не состоялся.)

Проголодавшись, я пошёл в трактир. Денег на еду у меня не было, т.к. не полагалось - все деньги должны были быть у нашего монастырского казначея, как мне сообщил один еврей, раздававший деньги перед игрой. Но трактирщик должен был святую братию, по крайней мере местного прихода св. Розалии, кормить бесплатно. Трактирщиком был герр Швайне (которого играл Вер, между прочим очень даже неплохо… когда играл). Мне пришлось чуть ли не на коленях вымаливать для себя пищу у этого скряги. И то он всё-таки недолил мне пива. Здесь, в трактире, мне стали мерещиться демоны (по-жизни это были техмастера, носящие маски), нашёптывающие что-то разным людям. Через некоторое время мне стало казаться, что и мне какой-то внутренний голос стал предлагать разные невероятные вещи о власти и могуществе. Я поспешил в церковь, надеясь что она защитит меня от этого дьявольского искушения. Около церкви я встретил отца Кирилла и отца Ульриха, и рассказал им про всю эту чертовщину. Во время моего повествования голоса не отставали от меня. Причём, я заметил, что не только у меня были эти видения. У остальных иногда появлялся такой отсутствующий вид, как-будто они к чему-то прислушивались. Я поспешил внутрь самой церкви - помолиться. Но даже здесь голоса и видения продолжали меня одолевать. Они говорили, что мой отец проклят, и это проклятие будет действенным до седьмого колена. Не надо искупать грехи моего отца, а то я положу на это всю свою жизнь. Зачем ждать рая на небе, когда его можно устроить на земле, стоит только захотеть. Они просили меня выйти из церкви и прислушаться к их словам. В отчаянии, я выбежал из церкви на Озёрную площадь, которая почему-то полностью опустела. Голоса не отставали. Я схватился за свой крест, крепко сжимая его в руке, надеясь, что он меня защитит. Но стоило мне на секунду остановиться, как меня уже самого одолевали сомнения: может и вправду, почему я должен искупать грехи своего отца, который делал, что хотел? Ведь рай на земле… Как заманчиво это звучало! В это время голоса говорили мне, чтобы я отпустил свой крест и прислушился к ним и… я отпустил! Тут же я, как наяву, увидел перед собой соблазнительную дьяволицу. Она обещала мне всё! Всё, что я захочу! Ах, каков был соблазн! Но моё монашеское воспитание тоже дало о себе знать. Я как-будто прозрел, стал бешенно креститься и побежал обратно в церковь, а там… Там я увидел ангела, св. Розалию. Она явилась, простирая свои руки-крылья ко мне! Я упал на колени перед ней и стал неистово молиться. Когда я поднял глаза, св. Розалия показала мне чтобы я встал и подошёл к ней, и я тут же поспешил приблизиться к этому прекрасному ангелу. Медард, обратилась она ко мне, ты самый святой человек в этом городе, ты устоял против отродий Ада. Теперь ты владеешь даром исцеления. Сказала она и растворилась в воздухе. Я снова бросился на колени перед алтарём и стал благодарить Бога за оказанную мне милость.

После всего пережитого (а это был один из лучших моментов в игре для меня), я чувстовал какую-то железную уверенность в своих силах и поспешил найти отца Кирилла, чтобы поведать ему о благодати, снизошедшей на меня. Отец Кирилл выслушал меня с недоверчивым видом и спросил, не показалось ли мне всё это? Я отвечал, что если и показалось, то видение было настолько реальным, что было неотличимо от яви. Но судя по его виду, он не придал этому особого значения. Видимо пришествие св. Розалии было в Виттенберге настолько обычным делом, что стало ему уже мозолить глаза. Ещё раз попытавшись узнать про сокровищницу, я в очередной раз ничего не добился и пошёл в трактир кушать.

Зайдя на кухню, я застал начало этой воистину великой эпопеи с приготовлением поросёнка! О, какая это была история! История радостей и огорчений, взлётов и падений герра Швайне. А увидел я вот что. Около костра сидел сам герр Швайне и студент Амодей Фауст. Они пытались сделать так, чтобы при переворачивании вертела поросёнок тоже поворачивался вслед за ним. У них получалось так, что при повороте вертела, поросёнок поворачивался в другую сторону, таким образом оставаясь всё время одним боком на костре. А бок этот, скажу я вам, уже изрядно пригорел и срочно требовалось что-то сделать. Я, по старому францисканскому обычаю, стал помогать в разведении костра, коля дрова. Они же, пытаясь достигнуть своей цели, не нашли ничего лучше, как вбивать гвоздья в вертел сквозь поросёнка. Проделав эту сложнейшую операцию, они попробовали поставить вертел ещё раз. Снова ничего не вышло. Тут на них снизошло божественное откровение, и они поняли, что всё дело в том, что поросёнок насажен не по центру. Они срочно повытаскивали все гвозди и вертел из поросёнка и стали пытаться продеть ту тонкую и гибкую палочку, которую они называли вертелом, по середине поросёнка. Вроде как нормально отцентровав, они уже было приготовились, что сейчас всё будет хорошо. Но не тут-то было - затух костёр. Они повесили порося над остатками костра и принялись его раздувать. Вскоре после наших бесплотных попыток, в которых Бог оставил нас, я понял, что костёр разводят зелёнными дровами - это была кара Божия герру Швайне за его жадность. Уяснив это я оставил сие богопротивное дело и удалился из трактира.

По дороге я встретил отца Кирилла и мы, обсуждая какие-то наши проблемы, двинулись прочь. Но не успели мы далеко отойти, как на нас налетел отец Ульрих, что-то лепеча про то, что он только что молился в церкви и начал… блеять! Представляете себе? Мы спросили, всё ли с ним нормально. На что отец Ульрих говорил, что абсолютно, а мы, кстати говоря, при всём при этом были свидетелями. Сказав это, он развернулся и убежал обратно. Мы, в полном недоумении, двинулись в сторону университета, в котором вскоре должен был начаться религиозный диспут.

Диспут должен был происходить следущим образом. Сначала - представление проффесорского состава курфюсту, потом чтение небольшой лекции отцом Кириллом и уже потом, собственно, диспут. Проффесоров представили. Среди них, кстати, был также доктор Фауст, про которого в посление время ходили слухи, что он больно уж сильно зазнался. После в здание университета вошли все желающие, и отец Кирилл прочёл замечательную лекцию про недостойное увлечение античностью вместо того, чтобы заниматься изучением Библии и увлекаться ею. Тут уже начался диспут, который пришлось вести ректору, т.к. видимо декан Богословского Факультета, отец Ульрих, просто-напросто струсил вести диспут самостоятельно. Тут стоит упомянуть о нескольких странных случаях, случившимся во время диспута. Всё началось с того, что когда отец Кирилл вместе м отцом Ульрихом читали молитву в начале. Отец Ульрих стал блеять, как козёл! А ведь мы ему не поверили. Выходит зря. Он блеял так до конца молитвы. Такое впечатление, будто бы сам он думал, что говорит на нормальном немецком. При этом я заметил на лице доктора Фауста кривую ухмылку. На этом дело не закончилось. Когда выступал один из студиозусов, он вдруг стал запинаться и неприлично ржать. Дальше Мошш Терпин при своём выступлении стал посередине своей речи что-то неразборчиво бормотать под нос. Может там были и какие-то другие забавные и непонятные случаи, но я их всех не упомню. А ближе к концу лекции произошёл ещё один странный случай. В аудиторию вошёл монах в доминиканской рясе и передал курфюсту какой-то свиток. Который потом и зачитали. Он оказался Папской буллой и гласил, что доминиканцам дано разрешение на устроение инквизиционного процесса. При этих словах госпожа Сибилла, спутница курфюста, упала в обморок. Все тут же бросились на помощь госпоже Сибилле и вынесли её бесзонательную на улицу, где ей тут же оказал помощь герр Вагнер, помощник бывшего декана факультета медицины. Он сказал, что с гопожой Сибиллой всё будет в порядке, у неё просто небольшой обморок. На этом диспут и был закончен.

А вместе с ним и первый день. Почти незадолго до отхода ко сну отцу Ульриху явилось «божественное» откровение, которое утверждало, что благочестивые монахи-францисканцы занимаются чёрной магией и в доказательство этому оно пообещало, что при обыске мы найдём у них то, что полностью докажет их вину. Сомневаясь в его словах, мы с отцом Кириллом всё же направились за ним. Как никак, а отец Ульрих был объявлен главой инквизиционной комиссии Папской буллой. Придя к францисканцам, отец Ульрих объявил что они задержаны в связи с подозрением их пренидлежности к занятиям чёрной магией, и попросил их не мешать ему устроить обыск в их вещах. На это они сказали: пожалуйста, пожалуйста, нам нечего таить. Однако оказалось, что всё-таки было что. Покопавшись в их вещах, отец Ульрих вытащил восковую статуэтку с именем госпожи Сибиллы. Все тут же нехотя припомнили странный обморок госпожи в университете. Хоть фпанцисканцы никак не походили на адептов чёрной магии, а всё же делать было нечего - доказательство налицо. И мы повели их в городскую тюрьму, где уже находился в заточении владелец трактира, не понятно за что заключённый. Сопровождая монахов на пути в тюрьму, я с печалью вспоминал, какой прекрасный святой гимн они сочинили и пришли нам показать, дабы мы его одобрили. Гимн пелся под гитару, на нескольких языках, и был просто великолепен! Ах, Господи, за что же ты даёшь нам такие испытания?- восклицал я про себя. На этом теперь точно закончился день первый и началась первая ночь.

Ночь Первая. Пирушка

А той ночью должна была состояться студенческая пирушка. На неё звали всех, даже праведников, говоря при этом, что для них это будет сон. Во всяком случае, так говорила Змея, которая всех и созывала. Но на пирушке Эллин - один из двух главных мастеров - заявила, что это никакой не сон, а самая настоящая явь. Сном это являлось только для одного человека, а именно - владельца трактира, который сидел в это время в тюрьме и физически (по игре) никак не мог находиться в трактире. Так сказала Эллин. Я же, будучи святым отцом, уже раздавая не первый раз карты для игры на раздевание, оказался несколько смущён таким обстоятельством (т.к. мне говорили что всё - сон). Видимо, мне как честному праведнику, который только что узнал, что грешит он на яву, а не во сне, надо было встать из-за стола, бросить карты и пойти отмаливать свои грехи. Ясно дело, я ничего такого не сделал. Потому как происходившее там на игровую явь никак не тянуло. Вот так вот значится, пришли несколько священников ночью в трактир в картишки на раздевание перекинуться с духом владельца трактира - чушь какая-то! К тому же я не сказал бы, что там была прямо-таки игровая ситуация. Нет, конечно, те, кто не играл в карты там прекрасно танцевали с демонами. Вполне себе, да? Абсолютно нормально же, когда демоны заявляются в трактир на студентческую пирушку и танцуют с народом эротические танцы! В общем, получилось так, что Эллин считала это явью, а все остальны сном. Безымянная - второй главный мастер - после игры сказала ине, что это точно была не явь.

Время, вобще говоря, проводили весело. Пока мы играли в карты, потихоньку раздеваясь, Аврелий Августин (его играла Лора Московская) на гитаре исполнял замечательные песни собственного сочинения. Особенно всем запомнился «Флорентийский карнавал», к тому же он был сыгран очень в тему. Где-то за столом вместе с людьми в танце извращались демоны, смотрелось это достаточно впечатляюще. Тут спасибо Безымянной и Змее - было круто. А ещё когда кто-нибудь снимал последнюю рубаху, оставаясь по пояс обнажённым, к нему подходили демоницы и начинали его страстно обнимать.

К этому времени стали подъезжать новые игроки, которые не могли заехать раньше. Некоторые заходили к нам в трактир, а некоторые даже оставались с нами посидеть. Среди игравших в карты было двое святых отцов (включая меня), дух владельца трактира, студиозус и одна дама благородного происхождения. Этой то даме и была самая халява - юбок у неё было больше, чем у всех остальных одежды вместе взятых. В конце игры, когда все мужчины были, как минимум, по пояс голые, она ещё сидела в нескольких юбках. При этом она выигрывала далеко нечасто. Ведь все пытались раздеть именно её. Кончилось всё тем, что я стал абсолютным чемпионом - на мне остались только лосины и трусы, второе место поделили владелец трактира (Салим) и отец Ульрих (Хильдегрим). Дальше по убывающей: студиозус (Халдир) и наша благородная дама. На этом я покинул это замечательное заведение (как говорили некоторые: ушёл в бочке) и пошёл спать. На этом кончилась первая игровая ночь, во всяком случае, для меня.

День Второй. Пришествие чумы

Второй игровой день был во много раз больше заполнен событиями, нежели превый, поэтому прошу меня простить, если я забуду упомянуть что-нибудь важное. Ведь если вспоминать сейчас, кажется, что там была такая суматоха - немудренно в ней забыть какую-нибудь мелочь. Тем более я мог просто не стать свидетелем какого-то важного игрового события. Итак, второй день начинается…

Разбудили меня голоса, раздающиеся из университета. Прислушившись, я понял , что речь идёт о нашем «любимейшем» отце Ульрихе. Оказывается он умудрился проспать собственную лекцию, назначенную на десять утра. Но зато когда я выбрался из своей кельи, отец Ульрих, в ответ на мои насмешки по поводу лекции, заметил мне, что я и отец Кирилл пропустили утреннюю молитву. Наскоро перекусив, я поспешил найти отца Кирилла для того чтобы всё-таки устроить молитву. Мы долго пытались как-то всё-таки начать, но как-то всё не начиналось. То магнитофон сломался, а без него было как-то неохота, то обнаружилась пропажа статуэтки Девы Марии. Творилось чёрт знает что. Прости, Господи!

А в это время отец Ульрих и брат Лотовеек соорудили возле тюрьмы Дворец Инквизиции. Да, да. Вот так вот взяли и соорудили (протянули верёвочку и повесили на неё надпись «Дворец Инквизиции»). В тюрьме они проводили следствие над двумя францисканцами, владельцем трактира и какой-то нищенкой, если я ничего не перепутал. Кстати, именно по поводу этой нищенки у нас с отцом Кириллом и было подозрение на счёт похищения статуэтки Девы Марии. Бедный, бедный отец Ульрих! Его просто разрывали на куски своими просьбами горожане города и довели его до такого состояния, что когда мы с отцом Кириллом попытались обратиться к нему по поводу то самой нищенки и похищенной статуэтки, он послал нас куда подальше и сказал, что сам всё знает и разберётся без нас. Мы, просто ошарашенные подобным отношением, развернулись и пошли обратно в сторону церкви. Отец Кирилл заметил, что в последнее время с отцом Ульрихом творятся воистину странные вещи, и высказал сомнение по поводу того, можно ли ему возглавлять инкизиционную комиссию. Он напомнил мне о его блеянии во время богословского диспута, о пропущенной лекции (чего с ним никогда не случалось), о «божественном» вдохновлении, с помощью которого он узнал, что у францисканцов есть восковая колдовская фигурка, и обвинил их в колдовстве - этот факт особенно вызывал наше неодобрение, т.к. монахи-францисканцы имели абсолютно честный, открытый и вобще святой вид. Припомнив всю цепь этих странных событий, я вынужден был согласиться с отцом Кириллом и спросил, что он предлагает. На что он ответил: «А, давайте-ка, отец Медард, напишем письмо в Рим и запросим потверждение Папской буллы, указывающей полномочия отца Ульриха, к тому же я не помню, чтобы он просил об этих полномочиях». Сказано - сделано. Раздобыв в университете пишущие принадлежности, а заодно и саму буллу, мы принялись сочинять письмо в Рим. Перед сочинением письма, мы перечитали буллу. Оказалось, что она была подписана числом на день раньше того дня, когда стали происходить странные события в городе и когда вобще понадобилась инквизиционная коммисия. Это окончательно убедило нас в том, что булла подложная. И отец Кирилл стал диктовать мне письмо.

В письме мы изложили наши подозрения на счёт отца Ульриха и попросили как можно быстрей написать подтверждение, либо опровержение Папской булле. Помимо этого запроса в Рим, отец Кирилл посчитал нужным также отправить письмо Кёльнскому епископу с примерно таким же содержанием - так, на всякий случай. Запечатав эти два письма воском, я нашёл гонца и отдал ему письма (просто напросто отдал их Безымянной, пусть мастера сидят там и разбирают наши каракули). Ответа на эти письма никакого не пришло.

После этого я вернулся к церкви, где одна женщина попросила меня исповедаться (это была Валона; рассказывать, что мне говорили на исповеди я не буду - не думаю, что это будет кому-нибудь интересно, к тому же нарушать тайну исповеди - это великий грех).Тут прибежал отец Кирилл, который до этого отправился в трактир, и сказал мне, что служанку Рози убили. Мы поспешили в трактир, нужно было помолиться за упокой души и вобще может быть как-то помочь её близким. Убийство Рози произошло при несколько странных обстоятельствах. Дело в том, что на её горле осталась такая разорванная рана, как будто её сделали когтями. Я тут же бросился на колени возле тела и принялся просить Господа, чтобы он отпустил ей все её грехи (которых, кстати, у неё накопилось не мало, потому как помимо служанки в трактире, она подрабатывала там заодно и шлюхой). Отец Кирилл сказал, что он пойдёт и попробует найти наших инквизиторов. Это должно было их заинтересовать. И я остался один возле тела Рози на продуктовом складе, усердно возводя молитвы к трону Господню. Так началось моё получасовое бдение над телом девушки. Прождав какое-то время, мне надоело возносить молитвы и попусту ждать прихода инквизиторов, которые давным-давно уже должны были прийти, и я стал вести сам с собой беседы о печальной судьбе умершей. На это наводили меня разговоры доносившиеся из трактира. Там говорили что-то типа того, как же Рози была хороша в постели при жизни! А как она готовила, просто прелесть! Мне стало грустно от того, что люди не вспоминали о её душе, а только о её теле. Мне подумалось, что Рози усмехнулась бы, услышь какие я тут веду разговоры (по-жизни «труп Рози» и впрямь иногда улыбался). Пока я разглогольствовал сам с собой, мне захотелось чего-нибудь перекусить, а тут, собственно, был продуктовый склад. Посмотрев вокруг, я увидел только квашенную капусту и подумал, что не будет большого греха, если я съем немного (по-жизни Рози разрешила) и принялся уплетать за обе щёки. Как только послышались голоса наших инквизиторов, я тут же в спешке отложил банку с капустой, снова бросился на колени и принялся молиться. Тревога оказалась ложной, и я вернулся за старое. Уже потом наевшись, намолившись, наговорившись сам с собой, я вышел со склада и хотел пойти поискать инквизиторов, как тут же встретил герра Швайне, управляющего трактиром, который, кстати, как я слышал, отказался дальше вести свои дела после ночной пьянки в его трактире. Я спросил у него, как там дела с его поросёнком. На что он скорчил очень недовольное лицо и сказал, что поросёнка больше нет. Как нет, спросил я, мы же вчера так долго пытались его поджарить (мне было просто жаль зря потраченных усилий и вобще поросёнка, стоившего, кстати, 3000 р.). Герр Швайне ответил мне, что он больше ничего не хочет слышать об этой поросячине, и что он отдал её курфюсту. Когда я спросил его, зачем, тот бросил мне что-то вроде: «Попросил, вот и отдал. Не мог же я ему отказать». Я ещё посетовал за это на герра Швайне ушёл к церкви, в надежде устроить хоть не утреннюю молитву, так хотя бы отслужить обедню.

А с обедней всё было плохо - как мы ни намекали горожанам об обедне, они как-то вроде и услышали, а вроде как и нет. На самом деле, раньше, когда отец Ульрих служил службы вместе с нами, то именно он собирал народ на молитву, кстати, довольно-таки странным образом. Он во всюку глотку, зычно так, орал: «На молитву, ста-а-ано-о-овись!». Сейчас же дорогой наш инквизитор был занят своими важнейшими делами, и нам, не умеющим и не привыкшим так кричать, приходилось действовать более тихими методами. В общем, на молитву народ собирался крайне неохотно. Тут ещё бургомистр, мимо проходящий, заявил, что вскоре должно состояться заседание городского совета и неплохо бы молитву сделать как можно быстрей, чтобы успеть и туда, и туда. После нескольких попыток, молитва всё же случилась. На ней я уступил место отцу Кириллу сказать небольшую проповедь на счёт вчерашнего религиозного диспута и, по моей просьбе, сказать несколько слов по поводу безобразий творящихся в городе. Отец, же, Кирилл на счёт диспута сказать - всё сказал, а вот про безобразия как-то замолчал. Забыл что ли?

Обедня была отслужена, святой долг перед горожанами выполнен, и начиналось заседание городского совета, куда пригласили в том числе и представителя церкви. Пошёл отец Кирилл, всё-таки он был и казначей, и постарше. Но перед этим случилось одно небольшое событие, которое повлекло за собой большие последствия, касающиеся меня лично. А было это вот что. Один из студентов нашего университета, некий Аврелий Августин, всё долго допытывался до нашей церковной книги, которая почти полностью сгорела во время пожара, случившегося несколько лет назад. На вопрос, зачем ему нужна церковная книга, он неизменно отвечал, что он ищет одного, очень нужного, ему человека. И т.к. все люди города должны быть записаны в этой книге, то поэтому он её и спрашивает. Я этому студиозусу сообщил, что книга сгорела уже давно, и что если он хочет что-нибудь узнать о каком-то конкретном человеке, то он может попробовать спросить в университете у ректора о списке горожан. Студент сказал, что попробует, и пошёл в университет, однако через некоторое время он снова вернулся. На этот раз его уже интересовали какие-нибудь остатки церковно-приходской книги. И мне мгновенно стало не по себе, как только я это услышал. Я сказал, что есть, как минимум у меня. Аврелий ответил, что один из таких кусочков он уже видел, и там нет ничего интересного для него. Тогда я ему показал свой кусочек из церковной книги. Дальше последовал разговор, который вряд ли будет интересен читателю, но вкратце я его всё же пересскажу. Суть его заключается в том, что Аврелий Августин оказался девушкой (а играла его Лора Московская) и, мало того, моей сестрой, которую зовут Августина. (Не скажу, что бы это был особенно игровой момент для меня.) Аврелия узнала из отрывка книги мою фамилию и, немного усмехаясь, принялась расспрашивать меня, а не видится ли мне человек в фиолетовом плаще. Человек же в фиолетовом плаще был моим повседневным кошмаром и, понятное дело, она меня этим вопросом сильно взволновала. Да так, что я на секунду позабыл собственное имя.

Сестра поведала мне о своём страшном детстве и о том, как она искала меня, ходя по всем городам и спрашивая церковную книгу, где надеялась увидеть нашу фамилию. Потом она рассказала мне о своих видениях, про фиолетовый плащ и сказала, что это наверняка какое-то проклятие, оставленное в наследство нашим отцом. Мы было подумали, что проклятие сие может и можно снять, если мы вдруг найдём могилу нашего отца, но не тут то было. Во-первых: все похороненные записывались в (трижды проклятой) церковной книге, которая сгорела (А во-вторых, Эллин сказала, что нет тут могилы нашего отца.) Короче, пообещав друг другу, как только что-то разузнаем, тут же рассказать, мы уже хотели разойтись, как мы оба замерли в ужасе. Справа от нас шёл человек в фиолетовом плаще. Он прошёл мимо нас, иногда оборачиваясь и посматривая в нашу сторону. Всё это время мы стояли и таращились на него. Потом он скрылся из виду, и мы облегчённо вздохнули. После этого мы расстались, уж не знаю, куда направилась моя сестра, а лично я пошёл молиться. А в это время уже давно проходило собрание горсовета…
Как я уже говорил, на заседании горсовета присутствовал отец Кирилл, мне же делать в это время было нечего, и я пошёл перекусить в трактир. Там я немного поел и немного поработал в честь нашего старого францисканского обычая. И там же меня впервые застала весть о каком-то происшествии, связанном с курфюстом. Говорили что-то про экзорцизм. Всё это было очень интересно, и я немедля направился к тюрьме, т.к. именно там, по слухам, и случался этот самый экзорцизм.

Окончание утеряно… Не хватило меня дописать этот отчёт. Я понял, что отчёты должны быть краткими и лаконичными, а иначе, во-первых, их никогда не дописать, а во-вторых, их никто и читать не будет. Извиняйте.